ФИЛОСОФИЯ ИМЕНИ
течение в рус. философии 10-20-х гг. XX в., связанное с определенной интерпретацией проблем, поставленных имеславием. Вопрос о том, является ли имя носителем сущностной энергии или чистым феноменом, наметившийся в споре между имеславцами и имеборцами, не был решен с православно-догматических позиций, и поэтому богословский спор получил продолжение в области философии. Первые попытки раскрыть суть указанной проблемы с философской т. зр. принадлежат Флоренскому (*Общечеловеческие корни идеализма*, 1909), а также Эрну (*Разбор послания Св.Синода об Имени Божием*, 1917). Для Флоренского имеславие есть, прежде всего, *философская предпосылка* метаоснова для создания общечеловеческого мировоззрения. *Задача имеславия, как некоторого интеллектуального творчества, писал он, расчлененно высказать, исконное ощущение человечества... и, следовательно, вскрыть онтологические, гносеологические и психофизиологические предпосылки этого всечеловеческого ощущения и самоощущения* (Флоренский П. А. Мысль и язык // Соч.: М., 1990. Т. 2. С. 283). Это *исконное ощущение человечества* есть, по Флоренскому, прежде всего чувство подлинности и реальности земного бытия, чувство достоверности мира, присутствия в нем Бога, что раскрывается через слово и имя. В основе разработанной им Ф.и. лежит учение об энергиях, в частности понятие синергии символа. Исходя из неоплатонического и святоотеческого понимания сущности и энергии как внутренней и внешней сторон бытия, Флоренский считал, что *бытия... оставаясь по сущности своей неслиянными, несводимыми друг на друга... могут быть и подлинно объединены между собою своими энергиями: тогда это объединение может быть мыслимо... в виде взаимопрорастания энергий, содействия их, в котором нет уже врозь ни той, ни другой энергии, а есть нечто новое* (Там же. С. 285). Т. обр., взаимосвязь бытии *сама есть нечто реальное, и, не отрываясь от центров, ею связуемых, она и не сводится к ним. Она есть синэнергия, содеятельность бытии* (Там же. С. 286). В случае, когда одно из них стоит неизмеримо выше другого по некоей внутренней иерархии, так что свою ценность и смысл результат синергии получает из-за его присутствия, такая синергия, по Флоренскому, является символической. *Символ это нечто являющее собою то, что не есть он сам, большее его, и однако, существенно чрез него объявляющееся*, он есть *такая сущность, энергия которой, сращенна или, точнее, срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет таким образом в себе эту последнюю* (Там же. С. 287). Таким символом является слово. Именно слово позволяет преодолеть известную оппозицию между субъектом и объектом, к-рая снимается в самом акте именования, называния: в гносеологии слово есть *мост между Я и не-Я* (Там же. С. 292). В еще большей степени синергийный и символический характер носит имя, в к-ром *вся полнота самораскрытия познаваемой сущности питает познающий дух, и он силится воспринять ее в индивидуальной форме* (Там же. С.295). Поэтому для Флоренского очевидна неправомерность имеборческих тенденций к *болезненному отщеплению признаков от личности*. Осн. формула имеславия (в богословском плане) должна звучать так: *Имя Божие есть Бог и именно Сам Бог, но Бог не есть ни имя Его, ни Самое Имя Его* (Там же. С. 300). Здесь проблема имесгавия решается антиномически, парадоксально, но, с т.зр. Флоренского, единственно возможным способом, и указанная формула обозначает, что *Имя Божие, как реальность, раскрывающая и являющая Божественное Существо, больше самой себя и божественно, мало того есть Сам Бог, Именем в самом деле, не призрачно, не обманчиво являемый; но Он, хотя и являемый, не утрачивает в своем явлении своей реальности, хотя и познаваемый, не исчерпывается познанием о Нем, не есть имя, т. е. природа Его не природа имени, хотя бы даже какого-либо имени, и Его собственного, Его открывающего Имени* (Там же. С.301). Ф. и. Флоренского, при всех ее достоинствах широте применения религиозно-догматического, философского, филологического материала все же не имеет систематического характера. В ней только обозначены общие черты *философской теории имен*. Детальная разработка как гносеологических, так и онтологических ее сторон принадлежит Булгакову и Лосеву. Работу *Философия имени* Булгаков считал своей *самой философской книгой*. Характерной особенностью философствования Булгакова является его пристальное внимание к космическому, телесному, софийному. С этих позиций он подходит и к слову: *...слово космично в своем естестве, ибо принадлежит не сознанию только, где оно вспыхивает, но и бытию, где человек есть мировая арена, микрокосм, ибо в нем и через него звучит мир... Наречия различны и множественны, но язык один, слово едино, и его говорит мир, но не человек, говорит мирочеловек* (Булгаков С. Н. Философия имени. С. 24). Так же как для Флоренского и Лосева, для него очевидна символическая природа слова *бесконечное мысли выражено в конечном изваянии слова, космическое в частном, смысл соединен с тем, что не есть смысл, с звуковой оболочкой; это, что вовсе не есть знак, а сама сущность, ее энергия, ее действие, нераздельно связано с тем, что есть только знак... Это сращение... мы называем символом* (Там же. С. 25-26). Именно антропокосмическая природа слова делает его символом, сращением слова и мысли. Опираясь на идеи Потебни и В. Гумбольдта, Булгаков пытается построить философию грамматики: анализ осн. грамматических категорий, таких, как местоимение, имя существительное, глагол и пр., позволяет, с его т. зр., более конкретно установить взаимосвязь между космосом и словом. В наиболее общей форме эта взаимосвязь фиксируется в акте именования *имя есть самооткровение вещи, оно принадлежит вещи, а не говорящему. В этом смысле вещь сама себя называет... Однако именоваться человек может только через человека, в человеке, человеком. В человеке сокрыты имена всех вещей* (Там же. С. 68). Вместе с тем в самом акте именования происходит преодоление *разрыва* между феноменом и ноуменом: *...ноумен просто есть феномен, и это есть выражается в его именовании. Трансцендентно-актуальное (первая ипостась бытия) смотрится в бытии имманентном, раздельном и расчлененном идеями, словом (вторая ипостась бытия) и опознается действенно... утверждает себя именованием, в связке познает свое единство трансцендентного и имманентного (третья ипостась)* (Там же. С. 70). Т. обр., в акте именования познающий субъект выходит за пределы собственного мира, с тем чтобы оказаться* сопричастным *миру горнему*, Ф.и. Булгакова непосредственно связана с его софиологией: *...в тайне именования, которая есть и тайна языка, содержится творческое да будет... всякое суждение приводится к субъекту и предикату, онтологической точке и идее-слову-смыслу... Слова существуют лишь потому, что есть Слово, и идеи-смыслы суть лишь потому, что существует Идея-Смысл. Есть София, Душа мира, Мудрость мира, как всесовершенный организм идей, как Плерома, полнота бытия... Слова как предикаты, как идеи суть лучи умного мира, пробивающиеся через облачную атмосферу* (Там же. С. 73-75). Ф.и. Лосева также исходит из проблематики имеславия. Центральное место здесь принадлежит работам *Философия имени* (впервые вышла в 1927 г.) и *Вещь и имя* (написана в конце 20-х гг., впервые опубликована в 1993 г.). В *Философии имени* изложена сущность его философии языка в форме исходных постулатов, конечных выводов, внутренней структуры и внешних границ теории. В работе *Вещь и имя* разрабатывается уже основополагающий принцип этой теории тезис о том, что имя вещи есть сама вещь, хотя вещь не есть имя, к-рый созвучен с осн. тезисом имеславцев. Характерной особенностью трактовки Лосева сущности имени является ее синтетичность. Она опирается на своеобразно истолкованные и понятые гегелевский диалектический метод и гуссерлианскую феноменологию, на идеи В. С. Соловьева и неоплатоников. Раскрытие им соотношения сущности и энергии указывает на христианское, православное миропонимание философа. Одним из ключевых понятий Ф.и. Лосева является символ, трактуемый в соответствии с античной и шеллингианской традицией как *неразличимое тождество общего и особого, идеального и реального, бесконечного и конечного* (Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993. С. 20). Так же как и Булгаков, Лосев считает, что в акте именования снимается противоположность между субъектом и объектом, познающим и познаваемым. Именование есть высший принцип проявления первосущности в инобытии, высшая форма диалектического самораскрытия сущности. *Имя есть высшая точка, до которой дорастает первая сущность, с тем чтобы далее ринуться с этой высоты в бездну инобытия*. *Имя не разбито, не оскорблено, не ослаблено со стороны иного. Имя не затемнено... не уничтожено, не хулится материей. Имя первосущности сияет во всей своей нетронутости предвечного света в инобытийной своей мощности, преодолевшей тьму меона [небытия]. Нет, не было и не будет для такой твари ничего, кроме имени первосущности, и нет никакого иного имени под небесами, кроме этого, о нем же подобает спастися нам* (Лосев Ф. Философия имени. С. 137, 72). В человеческом слове, согласно Лосеву, происходит общение чистой энергии первоимени с энергией субъекта, познающего. И было бы ошибкой, утверждает он, смешивать человеческую речь, говорение, с первоименем, к-рое по сути своей символично. *Сущность имени открыта нам... в своих энергиях, и только в них... все, утверждаемое нами о сущности как такой, поскольку о ней нельзя ничего мыслить вне ее энергий, есть утверждение символическое...Чем менее проявлено неявляемое, тем более понятно и просто то, что явилось; чем более проявлено неявляемое, тем сильнее оно постигается и переживается, но тем загадочней и таинственней то, что явилось* (Там же. С. 89). Все представители Ф.и. утверждают наличие некоей *серединной сущности*, *места встречи Бога и мира*, к-рое и есть имя и к к-рому могут быть применены предикаты как Бога, так и мира и к-рое представляет собой синтез первого и второго, не сводимый ни к первому, ни ко второму. Проблема именования становится, т. обр., онтологической и гносеологической проблемой, поскольку Имя Божие причастно и миротворению, и богопознанию: через *серединную сущность* раскрывается первосущность как для объекта (мира), так и для субъекта (познающего). Среди ключевых категорий, с помощью к-рых Флоренский, Булгаков и Лосев решают проблему онтологизации имени, укоренения его в первосущности, следует отметить не только понятие символа, но и мифологему Софии как *организма имен*. Построение философии языка, прежде всего, в рамках онтологии отличает Ф.и. от зап. лингвистической философии (Л. Витгенштейн, М. Хайдеггер) и структуралистского подхода к лингвистике.