ЗАПОВЕДЬ ЛЮБВИ

ЗАПОВЕДЬ ЛЮБВИ: ЗАПОВЕДЬ ЛЮБВИ — заповедь, провозглашенная Иисусом Христом в ответ на вопрос о высшем законе человеческой жизни: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: Возлюби ближнего твоего, как самого себя” (Мф. 22:37—39). Представленные требования были известны и до христианства (Втор. 6:5; Лев. 19:18; Лев. 19:33—34), однако их императивное содержание во многом отличается от того, что заповедуется Иисусом Христом. В христианской заповеди любви любовь к Богу и любовь к ближнему даны в единстве (ср. Лк. 10:27) и в качестве ближнего указан не соплеменник, сосед (в буквальном смысле этого слова) или единоверец, а каждый человек, даже враг и гонитель. Заповедь любви стала (и на это специально указывали как Иисус Христос, так и апостол Павел) фундаментальной, а вместе с тем всеобъемлющей заповедью, непосредственно предполагающей и все Моисеевы заповеди (Мк. 12:28—33, Рим. 13:8—10).
По нормативному содержанию заповедь любви не принадлежит исключительно христианской этике. Близкие требования содержатся в конфуцианстве, даосизме, моизме, джайнизме, буддизме. В христианстве любовь получила не просто приоритет, но особое толкование: любовь — это путь соединения человека с Богом и с человеком, причем с Богом — через человека и с человеком — через Бога. Апелляция к Богу в заповеди любви по своему нормативному содержанию этически вполне достоверна: доброжелательность и благотворительность должны быть направлены на другого человека, но они будут иметь нравственный смысл, лишь осененные высшим принципом.Этим объясняется сдвоенность заповеди любви. Разнохарактерность проявления ценностного содержания заповеди обусловливает возможность различных акцентов в ее содержании: на Боге или на ближнем. Однако этическая рефлексия показывает, что милосердие непоследовательно при отсутствии идеальных устремлений: необходимо сознательное усилие, направленное на содействие благу другого человека. Любовь к человеку покоится на определенных трансцендентных основаниях (как бы они ни осознавались и ни переживались): в конечном счете аналогом и основанием любви к ближнему в христианстве является не себялюбие, а милосердная и инициативная любовь Бога к людям. В истории моральной философии принцип любви в той или иной форме, естественно, признавался большинством мыслителей (за исключением тех, которые видели свою задачу в переосмыслении христианской этической традиции,— Мандевиль, Гольбах, Штирнер, Маркс, Ницше). Под сомнение ставились: а) достаточность любви как этического принципа и б) возможность заповеди любви как достоверного императива, тем более фундаментального. Проблема виделась в том, что любовь, как ее ни специфизировать в отношении чувственной любви, является чувством, то есть субъективным и не поддающимся сознательной регуляции феноменом; чувство нельзя заповедать, вменить; чувство не может быть общезначимым основанием нравственного выбора. Наиболее решительным и последовательным в этом вопросе был Кант. Принимая в качестве действительного мотива нравственных деяний долг, он отказывался видеть в любви движущую силу нравственности. Рассматривая любовь (симпатию, благорасположение) как склонность, Кант считал, что содержание склонности отнюдь не всегда согласуется с принятыми человеком на себя обязательствами. Некто может принять любовь как принцип действия, но тогда и надо говорить о долге, а не о чувстве. Нельзя любить из желания любить или из долга любить. В отличие от любви, бескорыстное благоволение (которое, считал Кант, неоправданно называют “любовью”) может быть подчинено закону долга. Более того, добродеяние по отношению к каждому является долгом независимо от того, есть любовь или нет; благодеяние в отношении некоторого человека может пробудить любовь к нему, может пробудить человеколюбие (как склонность к благодеянию вообще). Но это — вопрос, относящийся не к метафизике, а к психологии нравственности. Иными словами, Кант принципиально противопоставлял долг любви. Вместе с тем в этически-ценностной систематике, развитой Кантом, заложено ключевое положение морального “закона Любви”, понимаемой как милосердное благоволение и благодеяние, а также мысль о безусловной обязательности такого умонастроения для нравственно приемлемого исполнения всякого долга. “Несовершенный” долг любви как безусловная норма оказывается и у Канта выражением идеальной полноты объективно нравственного совершенства. Таким образом, по своему нормативно-этическому содержанию категорический императив тождествен именно заповеди любви. По-другому трактовал вопрос о соотношении любви и долга Φ. Μ. Достоевский: любовь заповедуется как путь нравственного самоосуществления человека, но возникает опасность, чтолюбовь из чувства долга обернется лицемерием. По Достоевскому, эта проблема разрешается в опыте милосердной любви. Он как будто подсказывает ответ, противоположный Кантову: любовь (“сердце”) представляет собой метафизическую основу нравственности, без милосердия и сострадания нравственность невозможна.
С этической критикой заповеди любви выступил Ницше. На первый взгляд в этой критике доминирует морализирующий нигилизм: заповедь любви и вытекающие из нее добродетели резко отвергались как продукт слабости духа, малодушия и хитрости, “восстания рабов в морали” и ненависти, которую испытывал “жреческий народ” против аристократии и богатства. Однако помимо нигилизма Ницше выразил в критике заповеди любви и героическую (в этическом контексте), и политическую (в более широком контексте) точку зрения, высказывавшуюся в разных вариантах Аристотелем, Макиавелли, Гоббсом, Мелье: не отвечая злом на зло, человек показывает свою слабость, давая же отпор несправедливости, он обнаруживает свое мужество и независимость. Обозначив антитезу “любви к ближнему” и “любви к дальнему”, Ницше затронул важную этическую проблему: как в любви к другому избежать потакания его слабостям и порокам, соединить универсальные принципы с практическими поступками в отношении конкретных людей. Однако эта проблема уже была задана собственно в формуле заповеди любви и развернута в ее новозаветных интерпретациях.
Лит.: Немировский Л. Н. Мистическая практика как способ познания: Конспект лекций. М., 1993, с. 75—85; Бердяев Н. А. Дух и реальность: Основы богочеловеческой духовности.— В кн.: Он же. Философия свободного духа. М., 1994, с. 444—60; Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению: этико-богословское учение. М., 1996, с. 356—544; Хоружии С. С. Диптих безмолвия: аскетическое учение о человеке в богословском и философском освещении. М.,1991, с. 94—102; Ницше Ф. Так говорил Заратустра.— Соч. в 2 т., т. 2. М., 1990, с. 119-26.
Р. Г. Апресян

заповедь любви—провозглашается Иисусом Христом в ответ на вопрос о высшем законе человеческой жизни Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всею крепостию и ...Педагогический терминологический словарь